Пам-пам-парам… Сколько бы Самэй не ходила в поисках чего-то нового, что могла удивить ее, хотя вряд ли, может быть, шокировать или заставить переосмыслить свои поступки, Фрай все же давала себе как морально, так и физически отдых, приходя в место, которое давно уже изучила и считала родным. Даже несмотря на то, что здесь она относительно недавно; древний город. Он был заброшен, и только название «город» говорило о том, что здесь когда-то жили люди. В отличие от других животных, которые как ошалелые при рассказах Бездны о людях впадали в непонятную панику, и принимались осторожно переглядываться, нет ли этих странных двуногих поблизости. Самэй всегда веселилась на реакции ее слушателей, причем иногда не могла сдержать смеха, отчего следовала череда вопросов, как она может так спокойно относится к этим самым опасным существам на планете. Самэй лишь безразлично зевала, переводя тему в другое, более интересное русло. Люди действительно были для нее глупыми существами, но такого страха и искренней неприязни она к ним не испытывала. Когда происходили встречи, она не трогала их, они не трогали ее при встрече; все взаимно, всем безразлично друг на друга. Поэтому сейчас, гуляя в заброшенном городе, ее ничуть не пугал свистящий ветер и редкий звук покачивающихся плоских бетонных камней, которые лежали на пригорках и качались из стороны в сторону. Зима потихоньку стала отступать, и Фрай  с радостью отметила, что здесь вполне приемлемые условия для отдыха; здесь она могла полностью остаться наедине с собой, показать кто она есть на самом деле, что из себя представляет, вдали от прочих глаз. Снять все маски. Вот с таким желанием наша пегая кобылица направлялась к заветному месту. На губах не было той фирменной улыбки как у нездоровой личности, странного хихиканья и глуповатой походки, которой она ходила. Сейчас по тропинке продвигалась лошадь, голова которой была опущена, длинная грива и хвост спутаны от влаги, а веки прикрывали бледно-голубые глаза.  Весь ее вид показал, что та словно губка, впитала в себя события последних мгновений и теперь попросту идет со всем этим накопившемся багажом куда-то… Та шла ровно, не было никаких припрыжек и прочего. Редкое явление, но Самэй действительно устала. За столь короткое время на нее свалилось много нового, и это слегка подкосило ее; но не сломило духом. Просто ей, как и всем, нужен небольшой отдых. Самэй остановилась и обвела взглядом знакомые ей руины. Приподняв голову  к нему, та прикрыла глаза, чувствуя как хлопья снега мягко опускаются на тело, словно успокаивая. Все умиротворяло…  Бездна втянула своим бархатным носом аккуратно воздух, так, для привычки. Она не ожидала никого здесь учуять. Но каково же было ее удивление, когда она уловила запах. Кобыла резко переместилась за колонну, полностью скрываясь. Не подумайте, что ее удивило появление здесь посторонней лошади, нет.  Она знала, что сюда ходят многие, и в другой бы ситуации попросту развернулась и ушла, но не сейчас. В голове заметались мысли с неимоверной скоростью, что-то составляя. Перед ней, в нескольких метрах, в поле зрения, но чтобы он не мог учуять ее, стоял он. Тот, кто когда-то разбил вдребезги мечты о любви и надежды о красивой и яркой жизни, наполненной нежностью и страстью; тот, который принес ей одно из самых больших разочарований в мире; тот, которого она забывала несколько лет; и тот, которому эмоции и чувства будут всегда лживыми. Ворон. Можно сказать, мол, подумаешь – любовь пришла – любовь ушла. Действительно, так и есть. Но когда дело касается первой любви, пожростковой, когда все чувства обострены, а надежды так впечатлительны. И когда рушиться один из твоих миров… тут действительно, даже со временем трудно забыть. Однако, не тая, Фрай забыла его действительно, а  в последние 1,5 года не вспоминала вообще. Когда все звенья этой самой цепи нашли свое место, и последнее сомкнулось с первым, Самэй снова натянула на себя роль, так хорошо знакомую ей. Не ту, которой она была в 2 года, так беззаботно смотря на все через розовые очки и свято веря в чистоту и искренность сего мира. Перед  ним сейчас будет стоять совершенно другая, новая, и настоящая Самэй Фрай. Настоящая не для самой себя, а для абсолютно всех – всей массы ее знакомых.
Самэй резко вскочила на плиту и раздробила часть от той, что камешки посыпались вниз на землю. Стоя копытами симметрично от центра, та легко держала равновесие, чтобы не упасть, и внимательно смотрела на вороного жеребца, чуть прищурив глаза. Когда тот, наконец, ее заметил, морду кобылы резко озарила ухмылка, с губ сорвался смех, а в глазах запрыгали искры.
— Хаюшки, — запела та, стряхивая с боков снег, который во время ее раздумий успел навалиться на спину той, — я вот думаю, что за больной здесь ошивается, а тут ты. Кто таков будешь, дружочек? Ты знаешь, что незаконное проникновение карается законом?
Бездна резко спрыгнула с плиты, одновременно сделав прыжок обеими ногами, и приземлилась на бетонный пол, видимо бывшего здания, а плита, на которой та так умело лавировала, с грохотом свалилась вниз.  Она не боялась, что Ворон вспомнит ее. У того было несметное количество кобыл, и какая-то пегая вертихвостка не могла задержаться в его сознании дольше одного дня. Да чего там! Четверти и дня, думала Фрай.

Кобыла внимательно смотрела впереди себя, украдкой, чтобы Рейвен не заметил, обводя взглядом того. Надо же сверить до и после. Жеребец, кажется, совсем не изменился с их последней встречи, когда она последний раз увидела его глубокие глаза, и когда он развернулся, уходя навсегда. Можно подумать, сейчас Самэй расскажет все ему, кто она такая и что он с ней сделала, какой след оставил в жизни и будущем, но… Нет. Кобыла веселилась. Причем веселилась искренне, чего не было давно, ведь вид выпендрежника, который стоял перед ней так же, как и несколько лет назад, только и мог что навевать забаву. Но пока Самэй держала все в себе, оставаясь под маской, которую сама себе сделала со временем, которая была так родна ей.
— Меньше знаешь — крепче спишь, куколка, — Самэй никак не отреагировала на эти слова, внимательно смотря. Ей не было нужды вставлять слово через каждое предложение жеребца, тем более, что с похожей ситуацией она встречалась летом, с андалузом. Впрочем, всем они были одинаковые, только с развлетлением в характере. Поэтому Мэй молча ожидала, когда же ловелас продолжит свою речь, от которой раньше, когда он заканчивал, Фрай могла питаться макаронами, навешанным на уши, всю зиму. И не прогадала, так как Ворон сделала поворот, и про себя Самэй ответила, что он как всегда ко всему относится как нужно, и  во всем у него порядок (что, в  прочем, снова развеселило ту, т.к ее больше это не волновало), и повернулся, продолжив свое предложение:
— И что же столь милая леди забыла в таком мрачном и опасном месте? — после этого она возвела голову к небу и расхохоталась тому в лицо, точнее, морду, открыто и громко, что даже от себя не ожидала. Кое-как успокоив свой смех, в котором были нотки истерики, кобыла привела голову в обычное положение, и слегка согнув ее в сборе, глянула в глаза, в которых 4 года назад видела будущее, а на губы искривились в жутковатой ухмылке:
— Этого ты мне не говори, дружочек. Ты меня не знаешь, и судить, что для меня опасно, а что мрачно – ты не в силах, ага, — прохихикала. Солнце стало подходить к горизонту, что бы наконец завершить свою миссию, и последний час освещало местность. Так как был конец зимы, то день прибавился. Но нельзя было сказать, что заход солнца за горизонт это знак того, что настала ночь. Для Самэй всё только начиналось. Ночь – излюбленное время суток пегой. Поэтому сейчас она перевела свои жуткие глаза на солнце, следя, как то медленно, но уверенно, продвигается к горизонту. Снег все так же медленно кружился и спускался на тела лошадей, но количество значительно поубавилось, снегопад, стал реже. Редкие лучи скользили по телам лошадей, и шкура вороного приняла красивый отлив. Кобыла снова взглянула на тело того, проводя невидимую линию по крупу, и вспоминала, как раньше ее тело жалось к этому источнику тепла и ее слепой любви; как свято верила, что по жизни будет идти бок о бок с ним. И сейчас, стоя перед ним в каких-то нескольких сантиметрах, Мэй понимала, как же была глупа. И как сейчас она относится к этому вороному – не более, чем еще один кусочек массы. «Ворон, Ворон, Ворон… Ты, как был глупцом, так и остался. Как бы ты себя не любил и не думал, что мир крутится вокруг тебя и по твоему велению. Именно мир особей женского пола. Сколько ты будешь это продолжать? Пока у тебя не отсохнут остатки твоего вещества, у нормальных существ это зовется МОЗГОМ. Хотя, отрицать не приходится – мозг у тебя есть, но в основном ты руководствуешься тем, что находится ниже торса. Или правее, как сказать… В большинстве случаев голова тебе не нужна, дружочек» — снова легкий смешок, теперь уже будто сама с собой, т.к Самэй молчала. Ей было плевать, как, в общем, и в остальных случаях, что о ней подумает. Ей нет нужды в том, чтобы из кожи вон лезть, дабы понравится тому или иному человеку. Она никогда не будет обеделена внимание, ведь даже СС ее маской у нее за столь короткое время с пробыванием в этом месте она успела завести знакомства, и с отметкой «плюс».
Теперь жеребец подошел почти вплотную, показывая ей явно свое превосходство в росте; думал, запугал, птенчик? Про себя ухмыляясь, Самэй довольно улыбнулась.
— Ты такой хмурый, вон морщинки появились на твоей зализанной мордочке, — пропела, обмахиваясь хвостом беспечно, и отведя взгляд от того, прошла в бок к колоне, и прислонилась о ее. Что-то зачастила Самэй опираться телом обо что-то, но той видимо нравилось. И теперь, вперив тело в бетонную и местами потрескавшуюся от времени и дождей бетонную поверхность, Фрай снова взглянула жуткими глазами на Ворона.
— Приходи сюда летом, кое-чего покажу. Ягоды, специально для тебя… угощу, пальчики… кхм, простите, копыта оближешь, — ухмыльнулась, радостно заключив? — могла бы сейчас, но, увы, зима. Если ты, конечно, знаешь, что ягоды зимой не растут.

Самэй ожидала ответа от Ворона, хотя не исключала, что тот поступит так, как он делала часто с нежеланием вести переговоры с собеседником – проигнорирует. Однако, жеребец ответил, да еще и почти тирадой разразился. Кобыла медленно моргнула пару раз, слушая того:
— Не сочтите за грубость, но спешу отказаться. У меня строго выдержанная диета, поэтому, я не хочу забивать свой желудок подобным, — произнес спокойный и выдержанный голос того. Самэй просто покорежило от этого, но в то же время  она продолжала веселиться. Навесив на морду самую печальную эмоцию, Самэй подняла свои голубые глаза на того, в которых, к  слову, читалась небольшая ухмылка:
— Дружочек, ты меня расстроил, — завела было Самэй, как Ворон приступил к, так сказать, атаке на прямой. Она слегка удивилась, когда тот резким движением прижал ее к стене, что кобыла почувствовала саднящую боль по месту, куда та вперила свое тело. Она действительно не ожидала этого, так как, когда кобыла общалась с ним раньше, он вел себя совсем иначе, и их отношения не выходили за рамки приемлемых правил. Однако теперь время прошло, все изменилось. Изменилась и Самэй. Внутри та раздраженно и мрачно испепелила Рейвена взглядом, однако на поверхности была совсем другая реакция, маска. Все же боль была заметной, поэтому кобыла всё-таки слегка поморщилась, однако на губах заиграла жуткая ухмылка. Такими ухмылками только маленьких жеребят пугать, да незваных гостей, когда они нарушают твое спокойствие. Но Ворона вряд ли этим испугаешь, зато навести на него мнение, что Самэй является психопаткой – самое оно. Поэтому Фрай слегка лязгнула зубами, и вопреки здравому смыслу на нормальную реакцию, разразилась хихиканьем. Было забавно навести на себя отношение как к другой личности, которой на самом-то деле Фрай не являлась. Кобыла вперила в того свой взгляд, показывая, что ей совершенно параллельно, но для должного эффекта все же нужно было завести подальше блуждать по лесах невиданного характера Фрай, поэтому та запустила в свои глаза размывчатые пятна страха.
— Ая-яй… — протянула та, снов поморщившись – уже не по своей воле, — ты, в общем-то, не пушинка, знаешь ли. И твой вес, кажется, перешел за отметку «дозволенного-веса-для-лошадей». Скажи, дружочек, ты со слонами путался?
- Послушай, может, стоит знать, когда пора остановиться? Разве мама с папой не учили тебя не ходить по опасным местам? — промолвил тот, а сама кобыла
хохотнула истерично, и вцепилась зубами тому в шею. Пронзив зубами того, послышался чавкающий звук и легкий хруст – костей, конечно, не проломила, но многие сосуды задела и по плечу того стала течь струйка крови. Мэй отстранилась, безумно улыбаясь, а по губе текла багровая кровь. Было забавно прибегать к насилию, тем более, такому незначительному, но очень хорошо заметному. Жеребец снова шарахнул кобылу о стену, и в голове промелькнула мысль, что долго она будет оттирать со своего тела грязь и прочее. Последний раз она делала это после пожара, купаясь в ледяной воде. Но это, кстати, не слишком покоробило ее. За несколько лет выживания в одиночестве, кобыла стала сильной особью, и всегда могла потягаться даже с жеребцами. Так случалось частенько, когда более слабые жеребца были повержены в их бою. Правда, так же нередки случаи, когда доставалось самой Бездне, но она всегда давала отпор. Если понимала, что не справится с жеребцом, все заканчивалось на том, что она противостояла его силе, а затем уходила. Здравый смысл всегда есть у той в голове, просто она маскирует его за своим поведением, поэтому она понимала, что живой вряд ли уйдет от сильного жеребца. Поэтому и сейчас, она знала, что не сможет победить Ворона, если наброситься на него, но противостоять – она могла. Каким бы сильным и высоким он не был. Кобыла подалась назад, резко уперлась крупом в стену и после, как от пружины, оттолкнула от себя ворона, еще и зарядив тому копытами в грудь, встав на дабы. Ловко и грациозно опустившись на землю, та встала в 3 метрах от того и разразилась смехом. Кое-как успокоившись, Бездна тряхнула своей головой, и со спутанной гривы в разные стороны полетели капли от мокрого снега, которые успели растаять. Кобыла почти перестала смеяться, хотя тихое хихиканье все еще было слышно сквозь губы. Та чуть припустила голову, но шея была вертикальна, и смотрела впереди себя на Рейвена.
— Да, представляешь, не научили меня. Но у меня также был еще один учитель, правда, видимо, не было у него должной квалификации по отношению обучений маленьких детей. Увы, теперь я действую, как хочу, и как решу. Мое мировоззрение выработано на правилах, основанных мною же. —Кобыла говорила, точнее тянула слова, как мед, будто пробовала их на вкус. Было забавно наблюдать, как внутри Ворон перебирал все варианты, думая, кем же является Самэй. За всего лишь полчаса их общения она заставила поменять о себе мнение триста раз.
— Ну так какими ветрами занесло твою глупую тушу сюда, дружочек? — непринужденно спросила, смотря беспечно на того. Опустив взгляд на плечо с кровью того, ухмыльнулась, но после снова подняла взгляд.

Самэй, ожидая Ворона, не шелохнулась, всё также находясь на расстоянии от того. Сейчас она стояла словно статуя, и если посмотреть издалека, можно было подумать, что это мраморное произведение искусства принадлежит какому-то неизвестному архитектору; может, когда-то жившему в этом городе, и оставив в наследство будущим жителям ее. На теле не дрогнула ни мышца, на морде – ни мускула, а хвост безжизненно повис над землей, словно кто-то нажал кнопочку «Pause» в этом дерьмовом фильме под названием «Жизнь». Такую особенность у себя выдрессировала Самэй за три года, научившись стоять неподвижно долгое время. Это можно назвать синдромом кошки, которая охотятся, ведь именно те могут сидеть час, а то и больше, в засаде, пока не загонят какую-нибудь бедную птичку. В жизни Самэй было что-то похожее на эту игру, только роль дикой хищницы играла Фрай, а птичек – существа, которые попадались в ее поле зрения и которых хотелось бы изучить. Однако, подойдя ближе, можно заметить едва уловимое движение глаз пятнистой, что выдавало ее, и развевало как прах над морем штормом все мысли о ее окаменелости. Такие глаза, медленно и как покадрово двигаются у каких-нибудь рептилий, крокодилов и прочих… Вдобавок ко всему – цвет их. Это было что-то среднее между лазурным морем и кожей бледного трупа. Да, нехилое сравнение, но другого больше не подберешь. Самэй была загадкой от и до. 
Ворон тем временем что-то раздумывал. Самэй отметила, что он любит делать паузы после ее реплик, словно он переваривает информацию. Это безумно развеселило Фрай снова, так как она пришла к выводу, что тот не сразу может уловить суть происходящего, и видимо, мыслит, производя в уме вслух переговоры с собственным я. Делает выводе, взвешивает, прокручивает в голове ее поступки, может быть вообще делает ставки, какова будет реакция Фрай! Совсем как сумасшедший, но в этом не было ничего удивительного. Все в мире сумасшедшие! - гласит одно из главных правил и олицетворяющих Фрай позиций в ее жизни. И догадки той оправдались, когда вороной прохихикал своим смехом. Кобыла повернула на того уши и ухмыльнулась, ожидая, когда тот продолжит речь. Она сделала это молниеносно, и почти одновременно с движением той Рейвен заговорил:
— Оя, нынче леди агрессивны, — вымолвил тот и снова замолчал, опустив голову и начиная приводит свое тело в порядок, видимо снова размышляя о чем-то. «Знаешь, дружочек, частые разговоры с самим собой приводят к шизофрении или другим болезням, когда мозг работает из ряда вон выходя. Даже я, с титулом заслуженной странной личности, не позволяю себе такое шикарнейшее удовольствие». Однако на эту фразу она не собиралась давать ответа, а когда уши уловили последующую речь, ухмылка поползла по морде той, как у кота Чешира из Страны Чудес.
— Должно быть Вы испуганы моим грубым методом?  Не хотел Вас пугать, просто мне нравятся тихие и воспитанные гости, — тут даже контролировать Фрай не смогла себя и расхохоталась в голос, отчего редкие птицы, кучей сбившиеся на каких-то веревках и жавшиеся друг к другу, перепугано шуганулись вверх, беспорядочно разлетаясь в разные стороны. Проследив за своим действием краем глаза, Бездна снова перевела взгляд на Ворона, надевая жуткую ухмылку. «Да, милый. Тебе нравятся тихие и воспитанные гости, которые будут заглядывать тебе в рот и охотно собирать на своих ушах лапшу, которую ты им вешаешь. Также ты любишь послушных и ранимых, которые, вместо того, чтобы унизить тебя как следует, начинают умолять тебя остаться с ними и затапливать все слезами горечи и печали. Ты дурак. Ты не хочешь и не видишь в жизни ничего, кроме поставленных перед собой действий и возможностей». А в мире много чего другого... Мысли у Бездны шли в этом направлении, и они были достаточно мрачные, но мрачно веселящие ее; они были жуткие. Однако снаружи, как всегда, у Фрай было все абсолютно по-другому. Сейчас, конечно, она могла бы применить физическую силу к тому, рассказать все: кто она, напомнить, что он с  ней сделал. Но она ненавидела этих унижающих действий. Ненавидела давить на жалость, конечно, кроме моментов, когда издевалась. Но сейчас это касалось глубоко личных дел, поэтому нужно было действовать совершенно иначе.
—Конечно напугана, — ответила та, подходя ближе, и оценивающе смотря на Рейвена, — не каждый раз такой сильный и красивый жеребец приходит сюда, и сразу начинает обжиматься. Право, я смущена, — Фрай говорила искренне и с уверенным тоном, так что ни у кого не возникало сомнений. Годы тренировок и практики вводили в заблуждение даже самых непробиваемых. Таких, как Ворон. — Могу ли я рассчитывать на что-то большее?
Спокойно моргнула, склонив голову на бок, по-птичьи. Теперь в голосе не было издевок, или истеричного хихиканья; не было ухмылок и прочего. Спокойная и невозмутимая лошадь пегой масти. Может быть, она открыла истинное я.