<---Березовое пролесье.
Троянская кобыла. Просто троянская кобылица из соломы и древа.
Кто-то когда то говорил, что когда извергается Везувий, осушаются реки, сохнут озера, застывают водопады. И одна горящая Троянская кобыла бегает вокруг хаоса, потому что горит, а воды нет ни капли. Так и сдохла во время Помпеи, при Гае Юльке Цезаре.  Ушла так сказать ad patres. Молодцы древние греки, здравыми ребятами были, даже латынь у них была, свой язык.  Тайное общество было плохим, недаром развалилось на две части, хотя это совсем другая опера в театре Пушкина.
Шум.
Впереди шумела вода, сотни литров жидкости падали вниз. Водопад не спал даже зимой. А чего? Везувий не извергался, вода падала, вода шумела. Кап-кап. Будь это море, Айвазовский оценил бы. Он мудрым был, оценил бы. Жаль не море. Жаль не Неаполь.  Глаза заслезились, обида закапала из под век, Каулквейп чихнул. Сопля повисла на длинной ниточке и неожиданно резко оборвалась, прямо на белый снег. За ночь он покрылся корочкой, как на подтаявшем эскимо и приятно хрустел под ногами. Брейлен оценил бы. Ну тот что Эйген.  Молодец, первопроходцем. Не боялся говорил, ввел такой замечательный термин, используемый в нынешней речи. Как бы без Брейлена жили, как бы?
Еще бы колесо не изобрели и огонь добывать не умели. И опять все скатывается к греческой мифологии, к Зевсу за пазуху. Каулвейп вздрогнул, представив как седовласый Зевс грызет свои молнии, как сыпется с зубов горящие крошки.  Но, орел не ловит мух, это ясно всем, даже такому тупице, как серый.  Ожидание капало мутной водой, как говорили древние, время капало водопадом.  Становилось все холоднее, а из-за ночи проведенной на холодном снегу, нестерпимо покалывало бок, и Каулвейп время от времени постанывал. Наступать на передную левую ногу было проблематично, но серый упрямо повторялся. Наступал, морщился, наступал, морщился, чихал и наступал.
Водопад был настолько близко, от его шума ломило уши. Жеребчик был не уверен что слышит даже свои мысли, настойчиво крутившиеся в голове. Чуть запрокинул голову назад и трубно заорал по лосиному. Звук растворился в тишине, а может его сожрала коварная Троянская кобыла. Она вполне могла прятатся вон за тем деревом, или за тем камушком. Боятся не темноты, боятся того что в ней. А в ней пауки и щупальца. Вода сбликовала и Каулквейп поежился. Не хватало еще щупальцами бредить, не хватало. Ведь щупальце сосредоточение в себе отвратности и всего что может найтись в этом мире. Например оторванных паучьих лапках.
Капли воды колотились по замершим, мясистым листьям кустов, звук получался мягко говоря скорбный. Но либо Цезарь, либо ничего. Каулк передернулся, но поковылял к воде. Ночные сумерки еще не рассеялись, с неба сиротливо поглядывал огрызок луны.  Кровь из разбитого носа спутника, закапала горизонт, небо окрасилось в  розового-синий цвет. Звезды погасли, а может их сожрал ненасытный Везувий? Или Минотавр? Кому в жертву приносили девственниц, непорочных и чистых душою? Печенкою скорее, если быть точнее.
- А вкусна ли печень? - в воздух спросил жеребец, боязливо поглядывая по сторонам. В висках забили молоточки, отмороженный бок заныл с новой силой. Водопад шумел, вода не сожранная помпеями падала вниз, попадешь под такую, смоет на раз два, как неугодное имя из летописи.  А каков вывод? Надо на кампях вырезать, так точнее будет и надолго сохранится. Вздох колючими иголочками зацарапал носовую полость, хотелось чихнуть.
Утробный звук стука воды по листьям, действовал на нервы, это было похоже на наивную самоедеятельность малыша, засевшего за пианино. А хорошо когда природа-дитя, значит ей этот мир больше не наскучит. Разберет, повертит и соберет заново. Кубик-рубик с четырьмя китами и семью черепахами. Пять антенн глупости и самомнения. Поганая Троянская кобуча, да пожрет ее печень старик Минотавр-Айвазовский.

Снег подтаял капелью, замерз корочкой на дороге. Копыта царапали ледок, ледок трескался, ледок ломался. Под мутной пленкой просматривалась галька, мелкая как перепелиные яйца. Вода падала быстро, целыми тоннами, было страшно. В маленькой заводи у водопада вода подмерзла, покрылась фольголь из застывшей воды. Разбить его можно было двумя-тремя ударами копытом, но мочить только-только высохшую шерсть не хотелось. Каулквейп вздохнул и пошевелил носом снег. В ноздри забился пребрежный песок, пришлось по быстрому вымывать его из ноздрей. Носоглотка горела, жеребец закашлялся.
Раздался хруст. Кто-то сильный ломал хребты у снежинок, кто-то сильный шел. Скосив взор серый заметил мощного жеребца, тот неторопливо пил воду из самодельной лунки. Каулквейп на его фоне проигрывал, как тонкая березка на фоне столетнего дуба. По спине пробежалась толпа мурашей, пузо закололи иголки.  В животе счастливо колыхался завтрак, но казалось там бегал лось Валера. Енотиками там и не пахло. 
У воды лежала мертвая птица. У нее была разворочена  шея, сиротливой кромкой алела сломанная трахея. Широкие крылья были раскинуты на ледке, а клюв был чуть приоткрыт. Каулквейп опустил голову и заглянул в глаза вороне. Глаза у вороны были покрыты тонким слоем инея, это была мумия тутахмошки. Воздух сразу потяжелел, словно в американских фильмах, во время похорон, скорбно застучала вода по листьям. Жеребец вздрогнул и как можно дальше отошел от дохлой птицы. Ветер и время смыли с нее запахи, она ничем не пахла.
Новоприбывший оказался в паре метров от Каулквейпа. Серый посетовал на лосяша но неторопливо, словно по наледи приблизился к незнакомцу чуть ближе.  Когда оставалась чуть меньше полуметра, серый замер с интересом поглядывая на жеребца. Мощный, рослый, выше Каулка см на десять-двадцать.
- Ма серанас, день добрый, - протараторил серый нервно переминаясь с ноги на ногу и поглядывая на незнакомца исподлобья с затаенным и интересом. Глупо, смято. Троянская кобыла оскалилась из-за дерева, Каулквейп передернулся. Ободранная челка упала за уши, взгляд прошелся куда-то мимо ушей незнакомого жеребца.

У незнакомца были глубокие, темные глаза, притягивавшие к себе взгляд словно гроза на черном небе. Ответ данным Каулквейпу был краток и далеко не позитивен. Хотя яркого пессемизма и плохому отношению к миру сего, не наблюдалось вовсе. Серый вздохнул и пошевелил снег носом. В ноздри забились снежинки, хотелось чихать, но божественное действие никак не хотело снезойти на жеребца. Немного пофырчав, Сенатор отвернулся и с интересом начал рассматривать неровную гладь воды. Чуть солоноватый запах водопада и гнилой птичий, совсем перебивали запахи идущие от жеребца. Каулквейп вдохнул еще раз, пытаясь перечитать данную страничку заново. Опять ничего. От незнакомца не пахло ни одним из табунов или шайкой.
- Вы местный? - задал гениальный вопрос серый, пытаясь расслабится. Вгляд чуть вбок, так что бы было видно отражение гнедого на темной глади воды. Смешно. Темные глаза на темной воде, дикие омута и не скажешь какой из них глубже и таинственней. Каулквейп чуть изогнул голову вопросительным знаком, заглядывая в очи незнакомцу. Теперь он мог спокойно сказать что они глубже воды, на этом водопаде. - Я нет. Я из других земель пришел.
Заметил видимо для того что бы проявить к себе доверие, хотя  гнедой был сам у себя на уме, а во взгляде промелькнула злоба. Каулквейп неожиданно расслабился, стегнул себя хвостом по крупу и развернулся в пол-оборота, так что бы гнедой видел его экстерьер. От воды шел холод, шерсть замерзала и заидневела. На гриве появились выбеленные снегом пряди.
- Вы не в курсе местной политики? - невзначай заметил серый, дабы начать хоть какую-то беседу и разговорить незнакомца. Выходило плохо, хоть Каулквейп и отбросил все страхи и сомнения, по пустым поводам и переживаниям. Ноги есть, зубы есть. Не убежишь так бою дашь, хотя это маловероятно. Жеребец не походил на больного маньяка-самоучку, который бросается на всех и вся бездумно, чувствуя жажду убийства. Хотя Каулквейп никогда не умел разбиратся в лошадях, плохо давалась их мимика, слова и обычаи. Серый выдохнул и покосился лукавым взглядом на гнедого. - Так как?

Слова жеребца, аки мотыльки, пробились сквозь вату в ушах Зимина. Это не бобер, по губам не прочитаешь. Серый задумчиво прижал уши к голове, пытаясь расслабиться. Неприятное покалывание ушло из района шеи, правда было трудно вдыхать соленый воздух, пропитанный запахом водорослей и гниющей травы. Неместный Гнедой прилег на землю, распушив хвост. Не фигурально, буквально. Зимин потоптался на берегу, собирая на ноги колкий снег. Земля уже прорывалась сквозь покрывало, торчали зеленые палки травы.
- Северным. - чуть подумав заметил Зимин, собственный голос прозвучал в ушах громом, неприятно царапнуло перепонки. В темных глазах гнедого  играла скука,  ему явно не в радость было общество серого. Жеребчик переступил с ноги на ногу, перекатывая центр тяжести с одной ноги на другую.
Глаза незнакомца ему не нравились, темные, как два омута. Два карих ока Зимина, в ледке блестели словно прозрачные, казалось вот-вот через них проглянет мозг, маленький, скукоженный и розовый.
Харе на мозжичок капать, вот.
Динозавры потому и сдохли, что им на мозжичок капали. Шум воды глушил все звуки, казалось Зимин не слышит даже своих мыслей, беспорядочно крутившихся в маленькой головке. Горькая трава оставила на языке гаденький вкус, серый быстро заглотил комок снега, пытаясь заглушить неприятную резь. Резко и громко проорала выпь, невесть откуда прилетевшая из дальних краев. Не место птицам здесь, они на югах должны жить, кокосы жрать и с чайками гулять. А-а-африка.
Мысли беспорядочным комком роились в голове, словно стая диких пчел. Гадкие твари, в ульях живут, стайные, коварные, мед носят. На досуге, Зимин видел как  годовалый медведько пытался полакомиться вкусным медком. Хах, ему явно не повезло, левый глаз заплыл бельмом, серому было безумно жаль мелкого, глупого, неопытного. Но селяви, жизнь такова, жестока и несправедлива.

Зимин услышал, почти услышал. Гнедой поднялся, водопад гривы разметался по шее. Черное золото, нефть. За такое горло кобылы поперегрызли друг другу. Бабам делать нечего, кроме того как жеребчиков делить. На части и по канавам развозить, в кач-ве расчлененки. Доктор Ватсон был недоволен, у пациэнта не бился пульс. - С запада. Там степи, знаешь?
Слышал неизвестный или нет, Зима был опять оглушен собственными словами. Под громовыми звуками был заглушен водопад. Водяной, ничтожный. Посейдон слаб, посейдон вообще пискля по сравнению с громом звучащим в нежных ушах серого.  Все к энэцэ пойдет, жизнь всех поимеет. Резкий свист, гнедой бил себя по бокам. Как бык, матадора своего пугал, уууу. Страшно. Дэдпул, помяни мя.
-Я тебя слышу плохо, - Зимин качнул ухом, почти игриво и кокетливо как мадам. оставалось лишь попудрить носик и сделать взмах ресницами. Ресницы у серого были короткие, обоженнные солнцем и махать ими как бабочка крыльями, было не эстетично. Не поймут, когда жеребец другому глаза-глазюки строит. аморально. Душевную педерастию в себе развивать не надо, это прелести тонконогих,  а мы дети степные, нам этого не нужно.
Гнедой выглядел словно устало, скучающе. Как уставший, большой лев. Затаился на пару секунд для выброса кольца, аки питон.  В охоте на Ти-Рекса проще, в голову не бьют, пуля срекошетит, лишь зря заряд потратишь. Перезарядка-лишние секунды. Бить надо в ноги. В колено. Со львом труднее. Льву надо бить в голову. Только так. Сафарска охота.
Здесь наверное медведи водятся. Надо потом спросить у Гнедого, попозже, если будет настроение у обоих. Без настроения, на одних нервах как на анаболиках подходить не надо. Расстояние между жеребцами было критическим, Зимин ждал когда наконец замигает красная лампочка и замрет. Время. На всякий случай подвинулся в сторону, подавил восхищенный вздох. Водопад гривы незнакомца, не мог сравниться с жалкой щеткой Зимина. Серый настороженно смотрел на морду Гнедого, боясь пропустить информацию. В уши наложили ваты, звуки смазывались. Эпилепсики.

<----- Березовое пролесье
Рим и Фирел на меня , почти не обращали внимание, а я никак не могла избавиться от беспокойства за Принца. Я стояла и переступала с ноги, на ногу раздумывая, как отвлечься.  Я перевела взгляд на Принца, и мне очень хотелось пойти к нему, но тяжелым усилием я отвернулась и пошла, куда-то. Я решила прогуляться и вернуться. Мне надо проветрится и может быть станет немного легче… Я старалась о чем-то, только не  думать о плохом.  Я себе внушала, что с Принцем и Милк все будет хорошо. Я все удалялась от табуна, но скоро вернусь. Надо же проветриться. Я шла не спеша, а надо мной бесшумно парил Филипп, но мне было не до него. Стали кровоточить старые раны, так как я осталась одна сама с собой, никого вокруг не было.  Всегда так происходило, когда я оставалась наедине с собой.  Я шла не обращая внимание, где я нахожусь и куда я направляюсь. Под ногами была грязь, иногда попадался снег, который еще не растаял.  Филипп меня не отвлекал, так как знал сейчас меня лучше не трогать.  Я передвигала ноги автоматически и скоро услышала шум воды. Через несколько минут я увидела гору и водопад. Я подошла к воде и опустила голову к ней.  Я так и стояла и смотрела на свое отражение.  По воде, кое-где плавали льдины. Я зажмурила глаза и так и стояла не обращая внимание, ни на что.  Здесь никого, не было кроме нас и Филиппа. Слышен был только шум воды, иногда шум ветра проникающие через ветки деревьев  и иногда разговоры разных птиц. Деревья еще не покрылись листвой  и ветер беспрепятственно проходил среди деревьев. Ветер трепал мой хвост и гриву, также холодил мое тело, но мне было все равно на это. Такое чувство, что мое тело здесь, а душа в другом месте и очень далеко.  Я была в прошлом и мне никак не вырваться от туда. Я очень хотела, чтобы меня вытащили от туда.

«Уже темнело, но я на это мало обращала внимание. Мои ноги несли меня все дальше. Я слышу, как меня мама зовет, но я не могла остановиться. Да и ноги у меня маленькие и неуклюжие. Я всегда злилась из-за этого. Было слышно, как птицы переговариваются, где-то  пробегает заяц и другие животные, но меня это мало интересовало. Мне было интересно, что будет дальше.  Я перебирала своими неуклюжими ногами, и иногда спотыкалась ими об попадающихся корни деревьев. Недавно в свои права вступила осень, и от этого было много дождей, очень грязно и прохладно. Мои ноги были уже все грязные, но иногда я на своем пути встречала ручей и пробежав по нему немного и они становились чище. Внезапно передо мной появилась мама и я резко остановилась, что даже уселась вруче. Потом отойдя от шока, я фыркнув и стала с негодованием говорить маме:
Ну, маааам…. Зачем так пугать, то?!
Мама посмотрела на меня строго и сурово, но через некоторое время все таки взгляд смягчился:
Сколько я тебе говорила не убегать? Я же волнуюсь и могло произойти все, что угодно! Больше так не делай! Ладно? 
Я опустила виновато голову и ответила:
Хорошо, мама. Прости….
Мама потрепыхала мою гривку, но тут мы услышали, какой то шорох. Мама насторожилась и стала всматриваться в кусты и деревья. Что-то было не так и даже я это чувствовала…»
Не знаю сколько я так простояла в воспоминаниях, но меня выдернул голос. Я отряхнулась и осмотрелась и увидела рыжею кобылу на противоположной стороне озера. Черт, спалилась…. Я почувствовала, как Филипп сел мне на спину и не стала оборачиваться, зная, что он вытягивает шею, чтобы рассмотреть новь прибывших. Я фыркнула, чтобы он понял, чего он делает и прекратил этого. Я избавилась от оставшихся воспоминаний, потом добрыми мягким голосом ответила ей:
- Здравствуйте. Да все в порядке, просто я немного задумалась. Не нужна помощь спасибо. – я улыбнулась ей и спросила. – Как вас зовут? Если, конечно это не секрет.
Я стала осматриваться, как перейти на другой берег и увидела брод. Я пошла по  нему. Вода холодила мои ноги, но я на это мало обращала внимание.  Дойдя  до другого берега остановилась.  Я посмотрела н на мою собеседницу и улыбнулась и увидела рядом с нею кобру. А ну теперь понятно, почему Филипп встрепенулся…Ну Филипп, если ты чего-нибудь натворишь я тебе устрою взбучку! Обещаю.

Я все-таки, иногда поглядывала искоса за филином, а то вдруг мог, чего-нибудь натворить, а мне распутывать. Эх… Почему я стала настороженной к Филиппу?... Надо успокоиться… Я заставила себя перестать волноваться, что филин, чего-то мог вытворить. Ну не мог он этого сделать, так как я знала его уже давно и потому, что он мой лучший друг. Я переставила в воде свои озябшие ноги, но не захотела оттуда выходить. Мне нравилось, как их холодит, но скоро придется выйти, чтобы не заболеть не на роком. В моей голове снова появились мысли о Принце. Как он там? С ним все в порядке?... Может быть он никуда не пошел… Я быстро отогнала их в сторону, так как передо мной стояла моя собеседница. Она мне нравилась и мне, очень хотелось с нею подружиться, ну да я всегда со всеми пытаюсь подружиться, но это же я.  Я услышала, как она преставилась и печально улыбнулась. Я посмотрела немного с удивлением и с беспокойством. Почему мало пользы?.... Я немного наклонилась почти до воды в знак уважение и выпрямилась.
- Очень приятно познакомиться. Меня зовут Орхидея.
Я посмотрела на Филиппа, так как он слишком пережал своими лапами, и мне становилось уже неприятно. Он, увидев мой взгляд, расслабил свою хватку и я увидела, что он уже спокойно и с любопытством рассматривал наших собеседником. Я знала, что скоро его язык за говорит, но я услышала слова Адель и не успев сказать, как филин прошел по моей спине  и перелетев поближе к Адель в стал и выставив одно крыло перед собой, а другое убрал за спину поклонился, как истинный джентльмен и сказал добрым голосом:
Здравствуйте, миледи и ее спутница. Мне очень приятно это слышать. Спасибо, я очень признателен. Меня зовут Филипп.  Вы прекрасны дамы. Извиняюсь, если я вас чем-нибудь расстроил.
Я стояла в ступоре и не знала, что мне делать. Я потом вздохнула и не мной покачала в разные стороны головой, ну что здесь можно еще сказать. Филипп он такой джентльмен и не может пропустить момента, чтобы с кем-нибудь не поговорить и не сделать комплимент. Филипп, Филипп… Я еще раз вздохнула и стала смотреть на реакцию Адель и ее спутницы. Про себя стала гадать, кому из нас попадет мне или Филиппу.

Я вздохнула и вышла на берег, так как мне нельзя болеть, так как у меня ценный груз и понимала, если не выйду то мои ноги превратятся в куски льда. Я вышла медленно на берег и с моих стала стекать вода. я вздохнула и отряхнула их поочередно. Потом услышала слова Филиппа:
Ничего все в порядке. пусть отдыхает.
Я вздохнула и увидела смущение кобылы. Я Подошла и сказала Адель мягким и слегка веселым голосом:
прости , его если он тебя чем-то обидел или смутил. Он джентльмен до кончиков крыльев  всегда ведет себя так с дамами и он вам ни причинит никакого вреда. Он добряк.
Я улыбнулась и подмигнула Адели. Тут бросилось в глаза, на то что  я не обращала внимание до сих порю Я себя отругала и побила хвостом по бокам, потом с виноватым и  с беспокойством:
Ох, какая же я не осмотрительная Ты меня прости, пожалуйста! Ты и твоя подруга устали, а мы тебя отвлекаем и не даем отдохнуть!Я должна была это заметить сразу...
Я виновато опустила голову и уже тихо, сказала:
Прости меня.... Если сможешь...
Я смотрела на землю и ругала и отчитывала себя за не осмотрительность. Филипп тоже виновтао наклонил голову и сказал:
Простите и меня миледи. Мы не хотели вас отвлекать от отдыха и мешать. Если вы скажите мы сразу от вас уйдем и не будем мешать.
Он взлетел и приземлился ко мне на спину аккуратно. Мои мысли метались в одном только направлении. Ох, я так хочу с ней подружиться.. Но теперь он наверное со мной не захочет общаться и возможно сейчас нас прогонят..Я вздохнула грустно и посмотрела на обратную дорогу к табуну. Возвращаться к табуну, еще не хочется.. На верное Принц уже ушел, а его так хочется увидеть .. Поэтому я буду выглядеть нервной и капризной... Нет, еще рано если что пройдусь дальше. Но потом я слегка улыбнулась. Но возможно меня в табуне поймут, так как наверное все уже догадываются, какую золотую ношу я и Принц ждем... Ох, Принц я тебя не давно видела, но уже не могу и минуты без тебя пережить. Как же ты там,любимый?... Я прервала свои мысли, так как сейчас не время и стала ждать, когда меня Адель прогонит. А самой никак не уйти, так как ноги не слушались. Мне очень нравилась это рыжая кобыла и мне очень сильно отела подружиться с нею.